Н. ПОРОСКОВ, обозреватель журнала «Армейский сборник»
Память в муляжах
Сегодня в России более 30 тыс. воинских захоронений, в которых покоится около 4,5 млн человек. За пределами нашей страны, в 56 государствах, находится 12 тыс. воинских захоронений, где лежат 4,1 млн погибших воинов, из них известны имена только 837 тыс. Минобороны постоянно проводит поиск мест захоронения погибших, восстанавливает их имена и звания, увековечивает память о героях.
Я вспомнил одну давнюю командировку в заполярный авиационный гарнизон. Там в центре жилого городка установлена стела. Листовой медью на ней написаны фамилии летчиков, защищавших страну в годы Великой Отечественной войны. В дни праздников и торжеств сюда приходят с цветами, звучат на митинге речи, молодые солдаты принимают присягу. Такая картина характерна для многих воинских частей. Так было в советское время, так происходит и в наши дни. Но к понятному чувству уважения к людям, хранящим память о войне, примешивается горечь. Ведь памятник при всей его нужности, что ни говори, только символ. А в полутора-двух километрах от городка лежит забытое кладбище. Я забрел на него случайно. Среди могил — три захоронения военной поры. В двух покоятся останки безымянных летчиков, в третьей нашли последнее пристанище одиннадцать бойцов, тоже неизвестных. По всей вероятности, в годы позиционной войны, характерной для Заполярья, здесь нес службу дозор, перекрывший дорогу. Она хорошо просматривается с возвышенности. Сохранились следы осыпавшихся ходов сообщения.
Гулял среди осевших холмиков ветер, раскачивал ветхое, сохранившееся лишь с одной стороны деревянное ограждение. Поскрипывала, выводя сжимающую сердце мелодию, ржавая калитка, теперь ненужная. Наступали на кладбище опоры возводимой ЛЭП. Наверное, шагнули они уже, примяв холмики, примяв память. И охватывала при виде покосившихся и сваленных фанерных пирамидок вселенская печаль.
Что-то сместилось в последние годы в нашем сознании, в наших понятиях. Почему приходим мы поклониться чаще холодному камню, а не настоящим останкам людей? Русская православная церковь, имеющая многовековой опыт духовной жизни, поклоняется мощам святых. Это тоже останки человеческие.
А поклоняются люди памятникам-новоделам, по сути, муляжам, потому что так удобнее — недалеко и на виду? Почему местом встреч с ветеранами, с молодежью выбираем теплую аудиторию, в то время как по сопкам на севере, по псковским, тверским и смоленским болотам не захоронены солдаты, погибшие в великой войне? Храним себя от потрясений при виде выбеленных дождями и временем человеческих костей и черепов? Но без потрясений нет проникновения в души, нет и воспитания.
Офицеры гарнизона, ответственные за воспитание личного состава, на кладбище не были, не задумывались о его благоустройстве. До захоронения вообще никому не было дела. Ни по долгу, ни по душе. «Военный комендант гарнизона обязан вести учет воинских кладбищ, братских могил и воинских памятников, находящихся в границах гарнизона, и следить за содержанием их в порядке» — это выдержка из Устава гарнизонной и караульной служб. Но комендант на кладбище тоже не был, не знал, кто там лежит. Следуют обычные кивки, отчасти справедливые, на нехватку средств, материалов, людей, времени. И все же неловко было слышать эти слова от внука фронтовика.
А сколько не дошло, сколько осталось лежать убитыми и замерзшими, нередко непогребенными. Тому были разные причины. И быстрое наступление, после которого требовалось закрепиться на новых позициях, и внезапная переброска с одного участка на другой. И гибель целого подразделения, когда и хоронить было некому.
В начальный период войны нередко оккупанты заставляли местных жителей хоронить советских солдат в противотанковых рвах, воронках от снарядов, силосных ямах. Но часто бои велись в малонаселенной местности, как на Крайнем Севере. И оставались лежать убитые там, где их настигла смерть. Страшно об этом говорить, но лежат и сегодня.
И я представляю себе рядового или лейтенанта, которого настигла пуля в 44-м. Как упал он, с криком или безмолвно, так и лежит десятки лет.
Фронтовики сделали свое главное дело — победили. И, наверное, каждый из выживших думал: придет благодарное поколение и воздаст должное памяти убитых. Если не памятник в бронзе отольет, то предаст останки земле, отдаст десяткам, сотням тысяч солдат последние почести. Прикрепит табличку к обновленному обелиску, положит на земляной холмик каменную плиту. Верили, что обретут имена безымянные солдаты. На нас, нынешних, была надежда. Увы, мы не оправдали ее до конца. И к великому стыду, должны говорить об этом спустя 75 лет после Победы.
Осквернители праха
Послевоенная история знает два постановления советского правительства об организации и содержании военных захоронений — 1946 и 1979 годов. Тогда некоторые местные власти, военкоматы, да и воинские части ограничились рапортами о якобы проведенных работах. Доходило до кощунства. В ответ на предложение в воспитательных целях вынести отдельные захоронения к дорогам брали с кладбищ символические горсти земли или не брали ничего, а остальное ровняли с землей бульдозером.
А по обочинам дорог вырастали броские памятники-муляжи, под которыми ничего нет. В те годы была выдумана инструкция, разрешающая по прошествии двадцати пяти лет ликвидировать могилы. Длительность памяти определялась всего в четверть века.
На долгие годы тема захоронений была закрыта, хотя, конечно, безнравственно превращать память в фигуру умолчания. Но это не самое главное. Образовавшийся вакуум заполнили «черные следопыты», могилокопатели. По выражению замечательного американского писателя Уильяма Фолкнера, осквернители праха. По рассказам старожилов тех лет, первыми были геологи, увидевшие возможность поживиться продажей реликвий — наших и немецких. Развитие событий мог бы приостановить хотя бы один показательный процесс. Но тогдашняя привычка к приукрашиванию действительности не позволила его провести. К тому же по документам останки всех солдат преданы земле.
На черном рынке стали выставляться немецкие карабины, ордена, знаки различия, власовские листовки. Общественность с возмущением узнала о юнцах, ради забавы стрелявших по обелискам, о сборищах юных неофашистов в день рождения Гитлера. Святотатство, вандализм продолжаются и поныне. И по сей день жив рынок, где в ходу товар, пахнущий кровью. Могильных дел мастера все прибирают к рукам, в том числе солдатские медальоны, капсулы с фамилиями и адресами. Втаптывались в землю и переставали быть ориентирами для поиска таблички из патронного цинка, которые в скорбный день установили однополчане.
Едва сходит снег, «черные копатели» берут отпуск или просто рассчитываются с работы и на недели уходят в леса, болота, сопки. По сути, они превратились в организованную силу со своим уставом. Сказано не фигурально — такой устав был, один экземпляр я видел. У «черных копателей» есть мотопомпы, чтобы откачивать воду из заброшенных блиндажей, акваланги, чтобы спуститься на дно озера за сейфом с немецкими документами и орденами. Они могли дать урок по разминированию и сами редко подрывались.
Они охраняли «свои» районы поиска, в том числе с автоматами Шмайссера. Видел одного из так называемых долинщиков (Долина смерти — место поиска) в горной егерской фуражке со значком «Эдельвейс». На бляхе поясного ремня было выбито по-немецки «С нами Бог».
В отдаленных местах до сих пор можно наткнуться на останки, заброшенные могилы. И возникает противоречивое чувство: с одной стороны — призывы хранить память, с другой — оскорбляющее память бездействие местных властей. Они должны бы выделять средства на содержание и обеспечение поисковых отрядов. Людей, посылаемых в леса и болота, надо экипировать: палатки, спальные мешки, средства связи, карта местности, сигнальные ракетницы.
По местам боев есть до сих пор необезвреженные мины, фугасы. С одной из поисковых групп я пробыл более суток. Несмотря на снежный заряд, перешедший в косую хлесткую метель, люди оставляли палаточный лагерь и шли по мшистым сопкам на поиски останков погибших солдат. Ночь у костра, а утром погребение. Поисковики опустили в землю три огромных саркофага — деревянных ящика, доверху наполненных человеческими костями, черепами.
У меня с той поры осталась фотография: тонкая ниточка из камней, змейкой вьющаяся по сопкам. Это обложенный камнями провод связи. И я вспомнил многочисленные эпизоды из фильмов, строчки из книг, где рассказывается, как наш связист, найдя перебитый осколком снаряда провод, сжимал концы его зубами и тем самым «обеспечивал связь». Иногда так и умирал. Немцам, как видно, не требовалось проявлять в таких случаях героизм. Чем не боевой опыт?
В конце девяностых годов прошлого века воинские кладбища стали предметом торга. Захоронения, которые не вызывали коммерческий интерес, были заброшены. И сегодня вскрывают солдатские могилы, проводят массовую эксгумацию, оформляют липовые справки о том, что захоронений и боеприпасов на данной территории нет, и продают землю под коттеджное строительство. Этакий «бизнес на костях». Солдат убивают дважды: сначала физически убили немцы, потом, когда выбрасывали из могилы, коммерсанты. И как себя чувствуют те, кто согласился жить на костях?
И коммерсанты, и алчные чиновники, и владельцы особняков на костях — это ведь тоже осквернители праха.
В столичном районе Новопеределкино, где живу, три десятилетия назад был заложен камень, на котором выбито: «Здесь будет установлен памятник военнослужащим, погибшим при исполнении воинского долга». Памятника как не было, так и нет. Сейчас надпись на закладном камне тщательно драпируется обилием бумажных цветов – чтобы никто не видел, как «выполняются» обещания. А вокруг взметнулись ввысь многочисленные жилые многоэтажки, вымахали вверх и вширь торгово-развлекательные центры, золотокупольный православный храм и мечеть, потребовавшие значительно больших затрат.
В районе есть мемориал памяти павших афганцев, на камне выбиты их фамилии. Но более крупными буквами на отдельной табличке выбиты фамилии спонсоров, среди которых известные общественные деятели, депутаты разных уровней. Крупные буквы как бы подчеркивают: заслуга спонсоров выше, ценнее, чем парней, погибших в Афганистане.
А неподалеку, в обширном парке, — установленный детскими руками памятник. Наверное, сердобольная и патриотически настроенная учительница привела сюда ребятишек, чтобы приобщить к истории страны. Но, видимо, крепка привязанность к муляжам. И ребятам теперь она передана.
У немцев безымянных солдат нет
Обнадеживает то обстоятельство, что поисковое движение со временем не умерло, что есть люди, которым небезразлична память о солдатах той войны. Не остается в стороне и государство. В апреле 2013 года было создано Общероссийское общественное движение по увековечению памяти погибших при защите Отечества — «Поисковое движение России». Это у нас в стране самая крупная организация, занимающаяся полевой и архивной поисковой работой. В движении более 42 тыс. поисковиков разных возрастов. Они объединены в 1428 отрядов. Региональные отделения движения открыты в 82 субъектах Федерации.
В 2019 году участники поисковых организаций провели 2060 экспедиций во всех 37 регионах России, где шли боевые действия: подняты останки более 19 тыс. павших защитников Отечества, установлены порядка 1200 имен героев. По данным Всероссийского информационно-поискового центра, за 7 лет поисковиками захоронено порядка 150 тыс. советских солдат, установлено более 8 тыс. имен. В 2020 году по плану поисковых работ проведено 2248 мероприятий.
Поисковики руководствуются Перечнем поручений Президента Российской Федерации от 23 апреля 2003 года № пр–698 по вопросам организации военно-мемориальной работы в Российской Федерации и Указом от 22 января 2006 года № 37 «Вопросы увековечения памяти погибших при защите Отечества».
Министерство обороны России создало обобщенный компьютерный банк данных, содержащий информацию о защитниках Отечества, погибших и пропавших без вести в годы Великой Отечественной войны, а также в послевоенный период (ОБД «Мемориал»). Главная цель проекта — дать возможность миллионам граждан установить судьбу или найти информацию о своих погибших или пропавших без вести родных и близких, определить место их захоронения. Военно-мемориальный центр ВС РФ создал информационно-справочную систему глобального значения, не имеющую аналогов в мировой практике.
Один из поисковых отрядов — «Победа», со штабом в столице. За полевой сезон 2020 года отрядовцами найдены и эксгумированы останки 324 военнослужащих Рабоче-крестьянской Красной армии, отдавших свои жизни за свободу Родины. 18 имен установлено по 60 найденным смертным медальонам.
Отряд работает без малого два десятилетия. Всего за 2001–2020 годы поисковики «Победы» провели 113 экспедиций в Брянской, Калужской, Смоленской, Тверской, Ленинградской областях, на Кавказе, «подняли» 5040 останков военнослужащих, установили имена 197 человек, нашли 82 медальона солдат и офицеров.
Руководит отрядом Сергей Щербинин, председатель Совета Московского городского регионального отделения «Поискового движения России». Срочную службу Щербинин проходил в Афганистане сапером. Награжден орденом Красной Звезды, медалью «За боевые заслуги». Имеет тяжелое ранение и контузии, которые болезненно сказываются и сегодня. В поисковом движении с 1989 года. Сергей Николаевич преподает в Политехническом колледже имени П.А. Овчинникова в Москве.
Работая в поисковом движении, Щербинин часто сталкивается с фактами, иногда трудно объяснимыми. В Тверской области, рядом со Ржевом, есть два кладбища, расположенные неподалеку друг от друга. Всего захоронено более 15 тысяч человек. Одно — чистенькое, ухоженное, ровные могилки в ряд, другое — заросшее сорной травой и кустарником. На первом кладбище захоронены останки немецких солдат, этот мемориал содержится на немецкие деньги. На втором лежат солдаты советские, всеми забытые.
«Немецкое кладбище с самого начала было продумано лучше, — рассказал Сергей Николаевич. — Там есть представительство Общенемецкого гражданского союза. Оно и платит деньги местным гражданам, те следят за кладбищем. За нашим тоже следят, но другие люди, и зарплата у них другая. Мы сдаем им найденные останки: одному немецких солдат, другому советских. Там их хоронят».
И выясняется, что у немцев безымянных солдат практически нет, потому что после войны Общенемецкий гражданский союз каждого возвращающегося из русского плена подробно опрашивал: где, кого, когда видел из военнослужащих германской армии в плену, в лагерях, на работах, кто пропал на поле боя. В итоге практически о каждом была информация.
И когда наши поисковики находят немецкие останки, пусть и без документов, без жетона, немцы из общественной организации с достаточной степенью уверенности его называют. Потому у них мало пропавших без вести. У нас же очень много. Допустим, наши поисковики «подняли» (сленг поисковиков) солдата, эксгумировали, установили имя, а в архиве этого человека нет. Даже если он кадровый офицер! Таких военнослужащих от 15 до 30 %.
Проведение поисковых работ на территории Германии запрещено законом. Можно получить солидный тюремный срок. У них вся земля пахалась, без вести пропавших как таковых у них нет. Все захоронены. И тамошние поисковики занимаются лишь переносом захоронений.
Поиск через десятилетия
Щербинин пришел к поисковой работе так. Поехал на охоту на станцию Погостье Ленинградской области, увидел незахороненные с войны кости, черепа, десятки лет лежащие сверху. Увидел заборчик, подпертый берцовой костью. И вокруг в коричневой болотной воде выбеленные кости человека! Рядом винтовки. И забыл про охоту.
Сергей Николаевич дал мне почитать дневник командира отряда, который ведет постоянно. Из дневника следует, что уже на следующий день после встречи Нового года (2020) поисковики ринулись в поля и леса. Методы работы у них разнообразны: пробного шурфления, с помощью металлоискателя, в том числе глубинного ТМ-808, газовыми горелками извлекают вмерзшие крупные останки, визуально, когда видят на распаханном поле костные человеческие останки. Приведу несколько выдержек из дневника.
«Останки располагались в 3 слоя, разделены между собой слоями земли. Верхние бойцы практически «голые», снято все. На нижнем уровне у бойцов попадались валенки. В нижнем слое были подсумки, ремни, противогазы. Можно предположить, что хоронили наши, снимая все ценное с убитых».
«Кабанами раскопан подвал старого дома, и на поверхности лежали человеческие кости. Археологический метод эксгумации не применялся, состояние останков хорошее, но они находились хаотично (предположительно, сильно «растянуты» почвой), вперемешку с кирпичом от печи дома, камнями фундамента и послевоенным мусором».
«Бойцы были захоронены в немецкой траншее. Далее траншея была исследована поисковым щупом, на расстоянии нескольких метров были обнаружены еще останки бойцов РККА».
«В ходе эксгумации найдены принадлежности для ремонта пулемета ДП–27 (Дегтярева пехотный. — Ред.) и диск пулемета. Очень много стреляных гильз, что дает право предположить, что останки принадлежат пулеметчику».
«Эксгумация была осложнена многочисленными проросшими в останках корнями. Большое количество камней и валунов».
«Большая часть костей отсутствовала (среди останков было найдено много крупных осколков артснарядов)».
«В стрелковой ячейке, где на дне лежали немецкие патроны в пулеметных лентах и немецкий китель, были захоронены три красноармейца. Сохранность останков средняя, часть останков отсутствовала (была выпахана)».
Поисковики, конечно, интересуются историей тех мест, где ведут раскопки, концепцией войны как таковой. И у Щербинина есть возражение писателю Виктору Суворову (бывшему военному разведчику Владимиру Резуну). Он в своих книгах утверждает, что Сталин планировал первым начать войну с Германией, но Гитлер его опередил. Но вот военный историк Игорь Иванович Ивлев по архивным документам установил: топливо для танков и автомобилей, боеприпасы к началу войны хранились в основном вдалеке от линии будущего соприкосновения — в Грозном, Волгограде, Астрахани, Рыбинске, и только 3 % у границы. То есть мы не планировали наступать, завоевывать Европу.
Непросто определить принадлежность останков к армии — советской или немецкой. Устанавливают поисковики по снаряжению, боеприпасам, монетам в кармане, по обуви, амуниции. У немцев нижнее белье вязаное, трикотажное, с резинками, у наших бойцов — кальсоны с завязками понизу и костяными пуговицами. Пуговицы и крючки обмундирования, ременные пряжки разнятся. А вот каски под вопросом: наш солдат, потеряв каску, мог надеть немецкую, и наоборот. То же происходило с оружием. Но если наш, русский, мог ненужное оружие выбросить, то немец таскал с собой и то и другое. Иначе его к стенке поставили бы за утерю оружия.
Главный же признак для опознавания — документ. Перед атакой у солдат и офицеров проверяли наличие медальонов, которые укладывались в специальный пистон в кармашке брюк справа под поясным ремнем. Медальон мог быть пластиковым, металлическим, деревянным, эбонитовым. Встречались и ладанки, которые использовались для тех же целей еще в Первую мировую, во время боев на Халхин-Голе. В медальон вкладывалась двойная записка, обе части которой имели аналогичный текст. Одна часть записки оставалась при убитом бойце, другая шла писарю, который и сообщал родственникам.
У немцев металлический жетон или медальон висел на шее, как и положено по их уставу. При обнаружении убитого медальон ломали на две части. Одна оставалась с телом при захоронении, другая шла немецкому писарю.
Если после боя территория оставалась за немцами, они наших солдат закапывали, в чем те были, не заглядывая в документы. То есть в таких случаях опознать погребенного легче. Наши, советские, своего погибшего солдата часто закапывали голым, раздев его, чтобы передать форменную одежду живым.
А кто в те годы был в наших похоронных командах? Люди в возрасте, которые уже не могли ходить в атаку. Или те, кому командиры оружие не доверяли, боясь, что перейдут на сторону противника. Это, как правило, бывшие заключенные. Они часто просто обчищали карманы убитых, не хоронили их, а оставляли, слегка припорошив землей или снегом.
Вернуть из небытия
Есть у поисковиков истории о том, как они нашли родственников погибшего, перестали считать солдата пропавшим без вести. Вот пример 2020 года. В области таза одного из солдат был найден бакелитовый стандартный медальон с хорошо сохранившейся запиской внутри: «Красноармеец Сиротин Василий Михайлович 1922 г.р., уроженец Ярославской обл., Буйский р-н, Федотовский с/с д. Слобода».
Согласно Объединенной базе данных (ОБД) «Мемориал», дата и место призыва Сиротина: Буйский райвоенкомат Ярославской области. Последнее место службы 243-я стрелковая дивизия. Воинское звание младший лейтенант. Причина выбытия: убит. Дата выбытия: 30.07.1942. Первичное место захоронения: Калининская область, Ржевский район, деревня Подсосенье, северо-западнее 100 метров, могила № 142.
Сведения получили в Центральном архиве Министерства обороны (ЦАМО). Номер фонда источника информации 58. Номер описи источника информации 818883. Номер дела источника информации 532.
В городе Буй проживали племянники Василия. Он своей семьей обзавестись не успел — война. Ушел на фронт и отец, Михаил Прохорович. Жена Мария Осиповна осталась в деревне Слобода с девятью детьми. 5 ноября 1942 года она умерла, и Михаила Прохоровича отозвали с фронта, так как дети остались одни.
После войны Михаил Прохорович женился во второй раз на Любимцевой Александре Трофимовне, и в этом браке в 1950 году родился сын Дмитрий. Из братьев и сестер уже никого в живых нет: самая младшая Нина — 1938 года рождения. Отрядовцы разговаривали с ее дочерью, родной племянницей Василия, Татьяной Анатольевной. С ее слов, в огромной семье Сиротиных о Василии помнят, но им неизвестна его судьба — значится пропавшим без вести.
В ходе поиска удалось найти в районном архиве похозяйственные книги за 1940–1954 годы по деревне Слобода. Оттуда узнали о составе семьи. Была найдена и книга со сведениями о хозяйстве старшего брата, Николая Михайловича, 1919 года рождения, и о его семье. Два его сына, Юрий и Михаил, живут в городе Буй. Имея их адреса, помощники Щербинина обратились в полицию. Там в помощи не отказали, отправили своих сотрудников по адресу, те сообщили номер мобильного телефона одного из племянников погибшего офицера.
Работа поисковиков прежде была опасной.
— «Черные следопыты» ночами по нашему костру стреляли, как по конкурентам. Однажды закопали мину под нашим костровищем. Хорошо, никто не пострадал. Сейчас проверяем место перед тем, как зажечь костер. В конце концов с «черными следопытами» подружились даже, приглашали к костру чай пить. Они передавали нам найденные ими останки, медальоны.
Когда-то следопыты-нелегалы продавали найденное оружие, оно пользовалось популярностью у братвы. Но когда Западную группу войск вернули на родину, оружие на продажу пошло оттуда. Сейчас, насколько известно, «черные» больше продают найденное любителям для коллекций.
Кстати, половина отряда «Победа» — из бывших «черных следопытов». Когда-то пацанов заманили обещаниями: найдешь оружие, боеприпасы, немецкие ордена — разбогатеешь. И они искали. Потом нашли останки человека, солдата, и психология изменилась.
В музее штаба отряда «Победа» в Замоскворечье я видел много экспонатов-реликвий. Все, как говорят поисковики, «копано». Оружие, каски, патроны, гильзы крупных снарядов, мины, документы, листовки, огнеметный стеклянный снаряд с белым фосфором — такого нет даже в музее на Поклонной горе. По воздействию белый фосфор сильнее напалма. Есть письма с чердаков брошенных домов, бомбы и мины, в которые немцы закладывали листовки. В местах поиска таких корпусов авиабомб и мин очень много.
— Видимо, были результаты от такого рода пропаганды? — спрашиваю Сергея Николаевича.
— Сильнее была агитация другого рода: когда голодный (не подвезли вовремя обед) советский солдат слышал запахи жареного мяса и кофе со стороны немецких окопов…
Щербинин тоже недоумевает, почему памятники, обелиски ставят не там, где есть останки солдат, а ближе к дороге, куда удобнее добираться.
— Это было всегда, — считает командир отряда, — Возлагают цветы к памятнику-муляжу, отпихнув в сторону солдатские черепа. Это идолопоклонничество. Особо тонкие натуры возмущаются: ребенок не должен видеть кости человеческие, это удар по психике. Беспамятство — вот удар.
Фельдмаршал Александр Суворов говорил: «Войну можно считать законченной только тогда, когда захоронен последний погибший солдат». Значит, по большому счету война не окончена. Линия фронта пролегла между мародерами и поисковиками, между равнодушием и болью, памятью и беспамятством.