ЗВЕЗДА КОМДИВА ГОРЕВА

М. Болтунов, ведущий редактор
 
Секретарь парткома Разведуправления Красной армии бригадный комиссар Гай Туманян устало смотрел в зал. Коммунисты занимали свои места, здоровались друг с другом, перешептывались. Все больше новых, едва знакомых лиц. Как руководитель парторганизации он старался встретиться с каждым, вновь приходящим в управление, но, признаться, не всегда успевал поговорить, познакомиться поближе. Все больше молодых майоров… «И все меньше старых полковников», — неожиданно промелькнуло в голове.
В последние полгода, с лета 1937 года, почитай каждый месяц он собирал партийную организацию, чтобы исключить из партии арестованных «нашими славными наркомвундельцами», как называли их в газетах, врагов народа.
Он помнил всех поименно. Дивизионный комиссар Лев Борович, комбриг Василий Боговой, полковники Алексей Мазалов,  Александр Иодловский, Софья Залесская. Ах, Софья Александровна, Софья Александровна… Он только пришел в разведку, а она уже была легендой разведки. В 1921 году наш резидент в Кракове. Потом была венская резидентура, берлинская, а когда начались провалы в Польше, как говорил Берзин, «срочно перебросили туда подкрепление надежными и смелыми работниками». Этими работниками были Софья Залесская и ее муж Фирин. В 1933 году ей вручили орден Красного Знамени «за исключительные подвиги, личное мужество и героизм».
Да, многих секретарь парткома знал близко… Или не знал? Оказалось, «славные наркомвундельцы» изучили его друзей и сослуживцев лучше него самого.
Гай Лазаревич открыл собрание и объявил: на повестке дня один вопрос:  об исключении из рядов ВКП(б) бывших работников Разведупра, арестованных органами НКВД как враги народа. И стал зачитывать список.
Воропинов, Туммельтау, Мурзин, Мамаева, Ратов, Янберг… Последним в списке стоял комдив, его боевой друг по Испании, награжденный высшим орденом Отечества — орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, Красной Звезды.
Гай Лазаревич чувствовал, как перехватило горло и он не мог произнести фамилию друга. Если бы там, в Испании, полтора года назад кто-то посмел сказать, что Гай Туманян будет исключать этого коммуниста из партии, он бы лично пристрелил клеветника. Но сегодня, 15 февраля 1938 года, он должен  поставить эту кандидатуру на голосование.
— Комдив Горев Владимир Ефимович, — с трудом произнес Туманян, — член партии с 1920 года. В Рабоче-Крестьянской Красной Армии с 1918 года. Военный советник в Китае, нелегальный резидент в США, военный атташе Советского Союза в Испании.
Через четыре месяца Военная коллегия Верховного суда СССР приговорит комдива Горева Владимира Ефимовича к смертной казни. В тот же день приговор будет приведен в исполнение.
…О людях, расстрелянных в годы «большого террора», рассказывать трудно. Приведу лишь один пример. В конце 1990-х годов решил написать очерк о бригадном комиссаре, помощнике начальника Разведуправления Красной армии Василии Давыдове. Он был репрессирован в 1938 году.
В ГРУ мне удалось узнать телефон дочери Василия Васильевича, позвонить и договориться о встрече. В редакцию приехали сын и дочь Давыдова.
В телефонном разговоре я попросил привезти документы, письма, фотографии, в общем, все, что хранилось в семье в память об отце. В начале беседы напомнил о своей просьбе. Мои гости молча положили передо мной одну фотографию.
— После ареста отца энкавэдэшники выгребли из дома все. До последней бумажки. Матери чудом удалось спрятать эту единственную фотографию папы, — тихо произнесла дочь Давыдова.
Что сказать, добросовестно работали «славные наркомвундельцы». Не только уничтожали человека, но и стирали память о нем. Это в полной мере относится и к комдиву Владимиру Гореву. Многие годы я по крупицам собираю материалы об этом, несомненно, великом, но практически неизвестном человеке. Несмотря на мои многолетние усилия, в биографии Владимира Ефимовича так и остаются белые пятна.
Я несколько раз брался за написание очерка о Гореве. Все надеялся, что найду, доберу недостающую фактуру. Но теперь понимаю: надеяться больше не на что. Лучше с белыми пятнами, чем ничего.
 
Отдать жизнь за революцию
 
Владимир Горев — ровесник ХХ века. В бурном 1917 году, ему, соответственно, исполнилось семнадцать. Он успешно окончил 7-ю Петроградскую мужскую гимназию. Позади были восемь лет упорной учебы. Надо отдать должное: учили в гимназии основательно. С первого класса преподавали немецкий язык, со второго — французский, с третьего — латынь. С пятого класса по желанию можно было осваивать греческий.
В старших классах изучали психологию, логику, законоведение, космографию, то есть  науку об устройстве Вселенной. Разумеется, все годы обучения гимназисты познавали традиционные предметы: историю, химию, физику, русский язык и литературу, математику.
А еще была гимнастика, где учили фехтованию на рапирах и саблях. Запомнился и такой предмет, как военный строй. Нет, гимназист Горев не собирался становиться военным. Он хотел поступить в институт инженеров путей сообщения, но занятия по военному строю были весьма любопытны и заинтересовали молодого человека. Тем более что «военный препод» вызвал интерес своими рассказами об оружии, о ружейных приемах, о том, когда применяется тот или иной строй, дабы избежать потерь на поле боя. Увлекательно рассказывал об истории военной формы и снаряжения. Это был какой-то другой мир, новый, неизведанный. И он пришелся по душе выпускнику гимназии. Тогда еще не знал Владимир Горев, что через год  он войдет в этот мир и останется в нем навсегда, до конца, до дня своей трагической гибели.
Но это будет через двадцать лет. А тогда Горев поступил в «путейский» институт, как звали они свою альм-матер. И с упорством принялся за освоение специальности инженера.
Фасад здания Петербургской седьмой гимназии, в которой учился В. Горев
 
Во время учебы в институте Владимир увлекся идеями анархо-коммунистов. Читал работы теоретика учения Петра Кропоткина «Хлеб и воля», «Поля, фабрики и мастерские». Не подозревал тогда первокурсник института, что в будущем ему не раз припомнят юношеские увлечения анархизмом.
Нисколько не сомневаюсь, что из Володи Горева вышел бы хороший инженер-путеец, но грянул 1918 год. 15 января был опубликован декрет  «О Рабоче-Крестьянской Красной Армии». В нем говорилось о том, что «Совет Народных Комиссаров постановляет: организовать новую армию…». Доступ в ее ряды открывался для всех граждан Российской Республики не моложе 18 лет. «В Красную Армию поступает каждый, кто готов отдать силы, свою жизнь для защиты завоеваний  Октябрьской революции,  власти Советов и социализма».
Молодой романтичный анархист-коммунист готов был отдать силы и жизнь за революцию. Правда, ему еще не исполнилось 18 лет, тем не менее, Владимира приняли, но на фронт не отправили. До исполнения совершеннолетия назначили в канцелярию Военной академии РККА. Но судьба обернется так, что до своего 18-летия  красноармеец Горев «нахлебается» военной жизни вдоволь. Окажется на фронте в самом пекле боев, навоюется, попадет в плен, бежит из него и вернется в Петроград.
Однако все по порядку. Весной 1918 года в связи с наступлением немцев академия из Петрограда была эвакуирована в тыловой город Екатеринбург. Никто и представить не мог, что через несколько месяцев Урал из глубокого тыла превратится в прифронтовой район разворачивающейся Гражданской войны. Уже в июле Екатеринбург оказался под угрозой захвата чехами и частями Белой армии.
Следует сказать, что Императорская военная академия после революции в октябре 1917 года стала военным учебным заведением Советской России. Хотя и профессорско-преподавательский состав, да и подавляющее большинство слушателей не разделяли большевистских идей. Бывший генерал, профессор А. Матковский очень точно обрисовал настроения в коллективе академии. Он говорил, что к большевикам на службу не нанимался, обязательств перед новой властью не имеет. И как результат, факт общеизвестный: академия перешла на сторону антибольшевистских сил как в Екатеринбурге, так и в Казани. Справедливости ради, надо сказать, что перешли на сторону чехословаков и Белой армии не все. Были сомневающиеся, попавшие в Красную армию в силу обстоятельств. Но были и те, кто не сомневался. В числе таких оказался и красноармеец Владимир Горев. Он не изменял своим убеждениям. Еще в Петрограде добровольно вступил в новую армию и теперь остался верен ей: ушел в партизаны, стал бойцом местного партизанского отряда «Буревестник». В рядах этого отряда принял свой первый бой. Показал себя умелым, расчетливым и храбрым бойцом.
Документальных материалов об участии в боях красноармейца Горева не сохранилось. Известно только, что воевал он в районе Екатеринбург — Челябинск. Чтобы иметь представление об ожесточенности противостояния, приведу отрывок из книги «Революция защищается» группы исследователей (О.А. Васьковский, Б.А. Ефремов, Я.Л. Ниренбург и др.), изданной Средне-Уральским книжным издательством в 1989 году.
«…Жаркие бои разгорелись вдоль шоссе Челябинск — Екатеринбург, неподалеку от деревни Куяш. Здесь оборонялась группа добровольцев с Сысертского, Полевского и Северского заводов, командовал которой член Уральского областного Совета коммунист Ф. Кикур. Силой в 900 штыков противник пытался захватить деревню, но был отбит. Через несколько дней атака повторилась. Белым удалось окружить отряд. Добровольцы защищались отчаянно. Пулеметчики Иван Гребнев и Флегонт Уфимцев вели огонь до последнего патрона, а когда кончилась лента, взорвали себя гранатой.
Ф. Кикур с горсткой добровольцев прикрыл отход товарищей. Бойцы и командир погибли, а остатки отряда смогли отойти к Куяшу, где оборонялись сысертские рабочие. Добровольцы закрепились, не отступая ни на шаг. Атаки следовали одна за другой. 2 июля против немногочисленных защитников Куяша были брошены офицерская рота, 600 белоказаков, отряд башкирских националистов с пулеметами и тремя орудиями. Но и в этом бою враг потерпел поражение.
Под Куяшем советские отряды выдержали девять боев, которые, по свидетельству самих белогвардейцев, стоили им 600 убитых и 400 раненых. Только 16 июля, когда наши войска оставили Каслинский завод и начали отходить на север, противник вошел в село Куяш».
Кокарда седьмой гимназии на фуражке гимназиста
 
Юный красноармеец Владимир Горев после нескольких недель ожесточенных боев был назначен командиром десятки, по нынешней терминологии, командиром отделения. Однако силы оказались не равны: партизанский отряд был разгромлен белыми, а Горев оказался в плену. Но сдаваться он не собирался и вскоре бежал из-под стражи. Добрался до Петрограда, поступил на работу контролером в районный продовольственный комитет и продолжил учебу в институте.
Весной 1919 года заболел тифом, уехал на родину в город Велиж, устроился учителем в сельскую школу.
В уезде было неспокойно. Поздней осенью, в ноябре, в нескольких уездах Западной области — в Велижском, Полоцком, Невельском, Городокском — вспыхнули антибольшевистские восстания. Причиной социального взрыва послужили военная мобилизация для отправки на фронт, тяжелый налог, голод. Восставшими был провозглашен лозунг: «Долой Советы!», повстанцы потребовали восстановления монархии.
Восстание было жестоко подавлено. Руководителей бунта, а также многих его участников приговорили к смертной казни и расстреляли за городом на Покровском поле.
И хотя со времени тех трагических событий прошло несколько месяцев витебская губчека не оставляла своим вниманием велижан. Несмотря на большое количество расстрелянных, некоторым удалось бежать. Они сколачивали банды и уходили в леса, продолжали сопротивление, терроризировали органы власти, население отдаленных волостей Велижского уезда. Чекисты выявляли добровольных помощников бандитов, сочувствующих.
Попал, что называется, под раздачу и молодой сельский учитель Владимир Горев. По мнению чекистов, уж очень он ко времени появился в уезде. Ну что с того, что это была его малая родина, он тут родился и жил, как впрочем, и его отец и мать. Анархист из Петербурга, выпускник гимназии, студент «путейского» института. Все это было подозрительно. А то, что  Горев бежал из Северной столицы от голода, тифозный и больной, в расчет не принималось.
В общем, губчека, ничтоже сумняшеся, арестовала Владимира. Правда, к тому времени он был вновь призван в Красную армию и проходил службу в политотделе 2-й  армии, потом в Особой группе войск Южного фронта. Никто в ту пору не смел противоречить чекистам, и потому три с лишним месяца Горев провел в тюрьме губчека. Следствие, допросы, проверки ничего не дали. Анархист из Питера оказался чист и незапятнан. Более того, несмотря на свой юный возраст, он успел повоевать с чехами и белогвардейцами на Урале, потом в Особой группе Василия Шорина.
В марте 1920 года Владимира Горева освободили. И он опять в Красной армии. Начинается новый, достаточно длительный в условиях военного времени этап, связанный с 16-й армией Западного фронта.
 
Шпионская миссия провалилась
 
В 17-й стрелковой дивизии 16-й армии он начнет службу как следователь военного трибунала. Что и говорить, должность ответственная и важная. Но на фронте катастрофически не хватает командиров. И Горев считает, что трибунал обойдется без него. Он просится в войска. Поскольку в боях с чехами он уже руководил отделением, Владимира назначают командиром взвода. Но вскоре выясняется, что ему и должность ротного по плечу. Его рота действует умело, слаженно, потери в боях минимальны.
Дивизия постоянно находилась в боях. Дело в том, что командование армии в марте 1920 года получило задачу: овладеть городом Мозырь. 49-я бригада 17-й дивизии вместе с другими частями должна была перейти в наступление от слободы Якимовской и г. Речицы на Мозырь. Однако поляки нанесли опережающий удар в районе слободы Якимовской. Части Красной армии  частично отошли на левый берег реки Березины.
В конце марта командование 16-й армии решило сделать вторую попытку овладеть Мозырским районом. Для этой цели в районе г. Речица были сосредоточены 50-я и 51-я стрелковые бригады 17-й  дивизии. В составе одной из бригад действовала и команда пеших разведчиков под руководством красного командира Владимира Горева.
Наступление наших частей развивалось  успешно, они вышли на рубеж реки Вить и заняли ст. Василевичи. Начались упорные, ожесточенные бои.
4 апреля части 17-й стрелковой дивизии совместно с 30-й бригадой овладели переправой у сл. Якимовской и районом Шацилка. 8 апреля части 51-й стрелковой бригады овладели селом Страковичи. В этом бою отличились разведчики Горева. Сам командир получил контузию, но из боя не вышел и продолжал руководить действиями бойцов.
Вскоре после этих боев Владимир Горев будет назначен командиром батальона. С этим батальоном он дойдет до Борисова, там получит свою вторую контузию.
А потом была июльская операция Западного фронта, в которой части 16-й армии наносили удар из района Борисова на Минск —Барановичи. Наступление было успешным. Войска Красной армии за короткий отрезок времени продвинулись на сотни километров: поляки оставили Бобруйск, 11 июля был взят Минск,14 июля части РККА вошли в Вильно.
К началу августа положение Польши было критическим.
12 июля 1920 года газета «Правда» в передовой статье напишет: «Мы начали разгром белогвардейской Польши. Мы должны довести его до конца… Да здравствует Польская Советская Республика, которой сегодня нет, но которая родится завтра…»
Это был сигнал к действию. Большевиками формируется Временный революционный комитет Польши (Польревком), который после взятия Варшавы должен был принять на себя всю полноту власти в стране. Польревком приступил к формированию Польской Красной армии под командованием Романа Лонгвы. Разумеется, создавались и другие властные структуры. Так, особый отдел Всепольской ЧК должен был возглавить известный чекист Ян Ольский. В ту пору он руководил особым отделом 16-й армии.
Другие подразделения Всепольской Чрезвычайной комиссии должны были возглавить начальник оперотдела ЧК Белоруссии Корф, председатель Витебской губчека Сергей Шварц, особо уполномоченный ВЧК на Западном фронте Александр Роттенберг, особо уполномоченные особого отдела Западного фронта Роман Пилляр и Вильгельм Курц.
Среди претендентов на руководящие должности  в новой ЧК был и Владимир Горев. К тому времени его вернули из войск в особый отдел. Вскоре состоялось назначение. Владимиру Ефимовичу доверили одну из самых ответственных должностей — начальника агентуры особого отдела Польской Красной армии. А  ему в ту пору не исполнилось и 20 лет.
Бронепоезд чехословаков
 
Когда создание Польской Красной армии не состоялось, Ольский возвратился в 16-ю армию, на свою прежнюю должность начальника контрразведки. Горева он хорошо знал, высоко ценил его боевой опыт, знания и в особенности, аналитические способности и потому предложил  возглавить агентуру особого отдела армии. Впереди у них было много дел.
Осенью 1920 года начались переговоры между представителями РСФСР и Польши. Обе стороны обменялись миссиями связи. Одна из таких миссий была размещена при штабе 16-й армии, который квартировал в Могилеве.
«Следует отметить, — пишет в книге «Польский крест советской контрразведки» известный историк спецслужб Александр Зданович, — что  особый отдел этой армии являлся одним из самых работоспособных и эффективных контрразведывательных органов и не только на Западном фронте. Именно ему пришлось первым столкнуться с попытками разведывательной деятельности так называемых «военных дипломатов» противостоявших польских войск».
Питерские коммунисты отправляются на польский фронт
 
По некоторым оперативным данным, которые поступили Яну Ольскому и Владимиру Гореву, под прикрытием должностей миссии связи в Могилев прибыли сотрудники польской военной разведки майор Равич-Мысловский, его адъютант подхорунжий Езерский и вахмистр Завадский. Никакой дипломатической деятельностью они заниматься не собирались. Главной задачей польских шпионов была установление связи и активизация спящей подпольной ячейки Польска Организация Войскова (ПОВ).
Руководители контрразведки армии разработали спецоперацию. Они подготовили «подставу» для Равич-Мысловского. Роль «подставы» играл агент особого отдела. Однако первый блин вышел комом, опытный польский шпион «расколол» чекистского посланника. Во всяком случае так посчитал Горев. Ведь это он начальник агентуры, с него и спрос. Владимир Ефимович анализировал ситуацию раз за разом, искал ответ, где просчитался. Оказывается, это был не его просчет. В рядах особого отдела оказался предатель.
Пришлось разработать новую спецоперацию. И подойти к этой работе особенно тщательно и вдумчиво. В сентябре 1920 года на Западный фронт прибыл помощник Горева Станислав Глинский.  Его в Могилеве никто не знал, кроме командарма 16-й, начальник штаба, руководителя особого отдела Ольского и начальника агентурного отделения Горева. Работал он «под крышей» должности сотрудника связи штаба армии и в силу служебных обязанностей постоянно общался со своими польскими «коллегами». Особенно он сошелся с вахмистром Завадским. Оказалось, вахмистр, по национальности белорус, совсем не в восторге от политики Пилсудского. Глинский считал, что Завадского можно склонить к сотрудничеству.
Было решено организовать встречу вахмистра с начальником особого отдела. Вербовка прошла успешно. Завадский согласился сотрудничать. И вскоре начал давать ценные сведения. Прежде всего, был раскрыт резидент польской разведки М. Плихта, который работал на советской территории более  двух лет.
Надо отдать должное, польские «миссионеры» майор Равич-Мысловский и подхорунжий Езерский действовали весьма профессионально. За достаточно короткий срок им удалось завербовать несколько информаторов, которые регулярно поставляли развединформацию. Агентов подбирали весьма умело. Некто Азанович работала на железнодорожной станции Могилев, бывший царский офицер Петрашевский трудился в тыловых органах 16-й армии, военнослужащий Ефимов служил в полку внутренней службы. Однако теперь они работали «под колпаком» у Владимира Горева и его заместителя Станислава Глинского.
На исходе 1920 года вахмистр Завадский принес особо ценную информацию. Он сообщил, что майор Равич-Мысловский подготовил отчет для разведотдела польского генерального штаба и командирует для этого курьера. Захватить пакет стало делом чести чекистов. Спецоперация по захвату отчета прошла успешно. Теперь в руках Ольского и Горева были не только полные данные по агентуре, но и компромат на польских шпионов, выдававших себя за офицеров связи.
Были арестованы 39 агентов польской военной разведки. 12 из них приговорили к расстрелу. Среди расстрелянных были и два предателя, сотрудники особого отдела армии Казимир Бораковский и Стефан Маркосик-Высоцкий.
Таким образом, шпионская миссия майора Равич-Мысловского  полностью провалилась.
Потом были другие операции по ликвидации агентурных сетей польской военной разведки.
В мае 1921 года Владимир Горев получил повышение по службе. Он стал помощником начальника, а позже и начальником сектора оперативной части особого отдела Западного фронта.
Однако война закончилась, и теперь Владимир Ефимович — начальник сектора оперчасти особого отдела Московского военного округа, а с июля 1922 года —  заместитель начальника особого отдела округа.
 
«Найдется для меня обойма»
 
Должность, которую занимал Владимир Горев, в системе контрразведки была, несомненно, высокой. Это при том, что Владимир Ефимович был совсем еще молодым человеком. Казалась бы, служи да радуйся. И Горев служил, трудился, как привык с младых ногтей. Однако прекрасно понимал: базового военного образования у него нет. Боевой опыт, обретенный кровью и потом на фронте, есть. Умение вести контрразведывательную работу, накопленную в борьбе с польскими шпионами, есть. А вот крепкой академической военной теории, которую можно получить только в стенах военного учебного заведения, нет.
Кавалеристы Красной армии на польской войне
 
Все было как-то недосуг: то война с чехам и белогвардейцами на Востоке, то горячие бои с поляками на Западе. А теперь вот высокая должность, все вроде заслужено, честно и правильно, можно, что называется, и передохнуть. Но Горев отдыхать и почивать на лаврах не хотел. Он хотел учиться. И когда  Владимир Ефимович подал рапорт, откровенно говоря, не все его поняли и поддержали. Кто-то из сослуживцев так и сказал, мол, отучишься ты, «академиком» станешь, но время-то уйдет, выпадешь из обоймы. А потом куда? Тогда он только улыбнулся в ответ: найдется для меня обойма. И ушел на курсы начальствующего состава в Военную академию РККА. Успешно окончил их и вновь поступил, теперь на Восточный факультет этой же академии.
На факультете изучали восточные языки, страноведение, общественно-политические предметы и международное право, а также военные науки общего академического курса.
Учился жадно, особенно был охоч к освоению иностранных языков. Впрочем, это у него еще с гимназических времен. Немецкий, французский, а теперь вот и китайский. К учебе он подходил творчески. Ведь китайский язык сложный. Как-то, оставшись после лекций, решил показать свои языковые разработки преподавателю академии, известному востоковеду Всеволоду Колоколову. Горев знал, что профессор трудится над новой систематизацией иероглифов для составления словарей и изучения языка. Владимир Ефимович разработал свою систему, так называемую классификацию по четырем углам. Кстати, она существует и до сих пор.
Колоколов с интересом выслушал Горева, загорелся идеей, предложил подумать, поработать вместе, чтобы сделать систему более совершенной. Он слушал Владимира Ефимовича, удивлялся, восхищался оригинальным мышлением молодого красного командира. Потом оторвался от текста и сказал Гореву.
— Вам бы наукой заняться…
— Наукой! — мечтательно произнес Горев, — Это было бы здорово, Всеволод Сергеевич. Только кто же меня в нее пустит.
— А я похлопочу, — сказал профессор, — обязательно похлопочу.
К сожалению, хлопоты Колоколова ни к чему не привели. Горев оказался прав. В науку его не пустили. Ему-то толком и доучиться не дали. В мае 1925 года вызвали, и, как в песне поется: «Дан приказ ему на запад…» Только Гореву приказали убыть на Восток, в Китай.
В начале 1924 года в городе Гуанчжоу провинции Гуандун правительство Южного Китая под руководством Сунь Ятсена, Гоминьдан и компартия Китая достигли договоренности о создании единого национального фронта. Сунь Ятсен установил дружественные отношения с Советским Союзом и обратился с просьбой направить в Китай политических и военных советников и оказать помощь в создании Национальной революционной армии.
Горева направили советником в 4-й корпус китайской армии. Страна жила тяжело. Никаких привилегий у советников не было. Профессор М. Капица писал: «Советники делили с солдатами и офицерами НРА и трудности похода, и радости побед. Тяжелые условия жизни, отсутствие теплой одежды, плохое питание, болезни, изнурительная работа — ничто не могло сломить их высокого духа».
Главную свою задачу Владимир Ефимович видел в повседневной работе в воинских частях. Надо было глубоко изучить состояние войск, уровень боевой подготовки. А уровень этот, откровенно говоря, был не высок. Это говорило только об одном: надо засучив рукава заниматься организацией занятий. А это дело трудное, не каждому под силу. Приходилось усаживать за парты офицеров, читать им лекции, организовывать показные учения.
Работать с китайцами было не просто. «Среди китайских военачальников, — отмечал в своей книге «Записки военного советника в Китае» генерал-лейтенант А. Черепанов, — было тогда немало совершенных профанов в военном деле. У некоторых были излишне развиты самомнение или ложный стыд. При принятии решений они избегали предварительного обмена мнениями с советниками, а в критический момент теряли самообладание и способность руководить военными операциями».
Случалось такое и с Владимиром Горевым. И тогда руководство боевыми действиями приходилось брать на себя. Вскоре китайские генералы на деле убедились в глубине его военных знаний и умении командовать войсками.
Он всегда был рядом с китайским командирами. Помогал правильно оценить обстановку, принять решение, организовать взаимодействие, отдать приказания.
«…Весьма большую пользу, —писал один из советских специалистов А. Хмелев, — в ряде решительных моментов принесли советники корпусов и дивизий. Если бы не было при корпусах и дивизиях наших военных советников,.. то вполне возможно, что ряд генералов допустил бы партизанщину, что могло бы, конечно, привести к поражению правительственных войск».
Более двух лет продлилась командировка Владимира Горева в Китай. Он работал в Гуанчжоусской группе войск, руководил разведывательной деятельностью в южных районах Китая, создавал разведшколу для подготовки специалистов-разведчиков, принимал участие в Северном походе, штурмовал Учан.
Переводчица, китаистка Вера Вишнякова-Акимова, которая работала в эти годы в Китае, в своей книге «Два года в восставшем Китае 1925–1927. Воспоминания» так вспоминает о встрече с Владимиром Горевым.
Письмо командующего 16-й армией Н.Соллогуба президенту Варшавы
 
«В день нашего приезда ко мне подошел один молодой военный, которого знали в группе под фамилией Гордон. Он напомнил, как весной 1924 года на квартире у профессора В.С. Колоколова, где собрались студенты Института востоковедения, он делал сообщение об изобретенном им новом способе классификации китайских иероглифов по четырем углам. Я едва узнала слушателя восточного факультета Военной академии В.Е. Горева. Пытаясь придать себе солидный вид (в то время ему было всего двадцать шесть лет), он отпустил бакенбарды и обзавелся огромной шкиперской трубкой. Однако веселое, озорное выражение лица выдавало возраст. Словари по его системе теперь очень популярны даже в самом Китае».
Весной 1927 года его заслуги были высоко оценены. Владимир Ефимович Горев получил орден Красного Знамени. Поздней осенью того же года он возвратился в Москву.
По итогам своей командировки  в Китай Горев под псевдонимом «Высокогорец» написал книгу «Китайская армия».
 
«Он был необычайным человеком»
 
Изучая биографию Владимира Горева, не перестаю удивляться: куда только не бросала судьба моего героя. Как говорят на Руси, из огня да в полымя. К тридцати своим годам кем он только ни был: гимназистом, студентом-путейцем, красноармейцем, партизаном, командиром подразделений, контрразведчиком, слушателем военной академии, советником в воюющем Китае. Находился в плену, сидел под арестом в губчека.
Улица провинциального китайского городка, разрушенного войной. 1926 год.
 
По возвращению из Китая служил военный руководителем Коммунистического университета трудящихся Востока, проходил стажировку в должности командира стрелкового полка. И кто бы мог подумать, что в этот раз ждет его дальняя дорога через океан в Америку. А новая должность в кадрах Разведуправления Красной армии именовалась как  нелегальный резидент в США.
Такой увидел Америку Владимир Горев. Трущобы в Нью-Йорке
 
Владимир Ефимович был третьим нашим резидентом в Соединенных Штатах. Первым был Вернер Раков, работавший там с 1925 года по 1928-й, его сменил Ян Альфред Тылтынь.
Горев начинал в трудное время. Шел 1930 год. Весь капиталистический мир охватил жесточайший экономический кризис. Сократился выпуск промышленного производства, резко выросло число безработных. Миллионы недовольных вышли  на улицы.
Начались провокации. Начальник нью-йоркской полиции Уоллен опубликовал в печати фальшивые письма якобы, пришедшие из Москвы, в которых акционерное общество «Амторг» «разоблачалось», как посредник в распределении денежных сумм на коммунистическую пропаганду в Америке.
И, конечно, в печати подняли страшный шум, объясняя выступления миллионов американских безработных «коммунистической деятельностью» Москвы.
В мае 1930 года палата представителей конгресса США большинством голосов приняла резолюцию конгрессмена Гамильтона Фиша о расследовании деятельности «красных» в Америке.
Следует отметить еще одну особенность. По сути, Владимира Горева отправляли на войну в стан врага. Дело в том, что руководство Наркомата по военным и морским делам не исключало возможности большой войны против СССР в 1932-1933 годах. Такое заключение было сделано военными аналитиками еще в 1927 году по перспективному плану развития народного хозяйства СССР. В этом заключении напрямую указывалось: «…мы едва ли можем рассчитывать на второй мирный пятилетний план».
Американцев действительно очень волновал наш пятилетний план. Сегодня об этом как-то странно читать, но, как говорят, слов из песни не выбросишь. Вот как автор книги «Покушение на ГОЭЛРО» Александр Поляков описывает разговор вице-президента «Амторга» Федора Зявкина с корреспондентом газеты «Нью-Йорк Пост» Никерброкером на борту корабля, который направлялся из Европы в США в октябре 1929 года.
«Никерброкер раздраженно и резко закричал:
— Цель вашей индустриализации и пятилетки — это захват мирового рынка. Вы задушили Европу своим демпингом, а теперь беретесь за Америку.
— Какой демпинг? — весело остановил его Зявкин. — В этом году мы у вас закупили оборудования на сто семьдесят семь миллионов рублей золотом — ведь это двадцать процентов всего вашего экспорта, а продали Америке своих товаров только на сорок миллионов. Позвольте спросить — какой же это демпинг? У вас возникли трудности, бушует кризис, вам выгодно с нами торговать. Вот вы — представитель свободной печати — и объясните это своим читателям.
— Нет! Мы будем убеждать американских читателей, что все теперешние трудности в Америке объясняются советской пятилеткой и вашим демпингом!
— Ну, это дело вашей совести, господа, — ответил Зявкин, а про себя подумал: «Только где она у вас?»
Тяжелые обвинения, что и говорить: все трудности в Америке объясняются советской пятилеткой. Так что руководители Наркомата по военным и морским делам неспроста опасались большой войны против СССР.
Вот в такой обстановке пришлось начинать свою деятельность нашему нелегальному резиденту. «Амторг» был под колпаком у спецслужб, советских легальных резидентур в США пока не существовало.  Первый военный атташе СССР в США Владимир Клейн-Бурзи появится только в январе 1934 года. Военно-морской атташе Пауль Орас прибыл еще позже — в апреле того же года. Так что до 1934 года военная разведка не могла вести работу с легальных позиций. Вся тяжесть разведдеятельности ложилась на нелегальную резидентуру.
О работе Владимира Горева в США мало что известно. Это одно из самых больших белых пятен в его биографии. Тем не менее кое-что удалось найти.
Исходя из задач, которые ставило перед своими резидентами Разведуправление, можно понять, что Владимир Ефимович занимался, в первую очередь, научно-технической и экономической информацией, а также сбором военных и военно-политических сведений.
Еще первому резиденту Ракову в плане работы в США в 1925–1926 годах ставилась как  важнейшая задача: добыча сведений в области военной техники и промышленности. «Эта область, — подчеркивалось в плане, — выдвигается, как основная, так как для Красной армии и нашей военной промышленности в высшей степени важно достичь уровня современной военной техники в передовых капиталистических странах и быть в курсе всех основных тенденций ее развития».
Эта же задача оставалась актуальной и для последующих резидентов. Подтверждением этому служит и тот факт, что после открытия аппаратов военного и военно-морского атташе СССР в США их возглавили опытные военные инженеры.
Военный атташе Клейн-Бурзи до назначения в США — преподаватель Военно-технической академии РККА, начальник артиллерии Кавказской Краснознаменной армии, начальник артиллерийских курсов усовершенствования командного состава  РККА. Его помощник Владимир Бегунов окончил отделение механиков броневой военной школы, авто-инженерный факультет Высшей военной автобронетанковой школы в Петрограде, Ленинградский технологический институт. Командирован в аппарат атташе с должности начальника отдела управления механизации и моторизации РККА.
Военно-морской атташе Пауль Орас — выпускник механического факультета Военно-морской академии.
Не будем забывать, что и Владимир Горев по первому образованию (пусть и незавершенному) инженер. Так что направленность деятельности советских военных разведчиков предельно ясна.
Эту мысль подтверждает и автор книги «Советская разведка в Америке» Владимир Позняков. «Весьма серьезное внимание, — пишет он, — уделялось резидентурами РУ…сбору информации, относящейся к производству и использованию в Соединенных Штатах танков, бронемашин, и специальных видов автомобилей, без которых моторизация и механизация Красной Армии были бы просто не мыслимы.
С достаточной степенью вероятности можно предположить, что в этом же направлении работал в январе 1920 — мае 1933 годов и резидент-нелегал Разведывательного управления В.Е. Горев (Высокогорец): то, что по возвращении в СССР он немедленно был назначен помощником начальника автобронетанкового управления РККА, едва ли  было случайным».
Следует уточнить, в повествование Владимира Познякова закралась неточность: после пребывания в США Горев был назначен помощником начальника автобронетанковых войск Ленинградского военного округа.
«Одной из самых успешных операций, — считает Позняков, — осуществленных РУ в эти годы в Америке, стало приобретение лицензии на производство, чертежей и двух прототипов быстроходного колесно-гусеничного танка, созданного прославленным американским инженером-изобретателем Уолтером Кристи».
Этот танк под маркой БТ-2 был изготовлен в СССР и в 1931 году принят на вооружение. В дальнейшем наша промышленность выпустила тысячи таких машин. Более того, БТ-2 модифицировали и он стал ведущим легким танком Красной армии 1930-х годов.
Уолтер Кристи и его танк
 
Однако, резидент Горев занимался не только добыванием документации и образцов передовой военной техники и оружия. Совершенно случайно, изучая оперативные дела другого разведчика, который работал в США значительно позднее, в спецархиве ГРУ удалось найти подтверждение тому, что Владимир Ефимович вел и вербовку агентов.
Так он завербовал некоего Роберта Цельниса. Это, скорее всего, псевдоним, а вот истинную фамилию мы вряд ли узнаем. По национальности новый агент был не то латышом, не то ирландцем американского происхождения.
Батальон Т-26 Ленинградского военного округа на параде в честь 7 ноября 1933 года
 
Некогда он учился в Колумбийском университете, но не окончил его. Придерживался левых взглядов. Некоторое время жил в Германии, в период революционных событий 1923 года, принимал в них активное участие.
Вновь возвратился в США, трудился в типографии. Цельнис включился в деятельность резидентуры, привлек к сотрудничеству несколько человек. Он получил оперативный псевдоним «Сотый».
Без малого три с половиной года работал в США нелегальный резидент Владимир Горев. Однако пришло время передать нелегкую должность другому. Этим другим оказался Александр Хаскелевич- Улановский. Владимир Ефимович познакомился со сменщиком, с его семьей.  Надо сказать, что жена и дочь Александра Надежда и Майя Улановские были очарованы Горевым. Через много лет в своей  книге «История одной семьи», изданной в 1982 году в Нью-Йорке,  они напишут о Владимире Ефимовиче.
«Когда мы приехали, прежний резидент Владимир Горев, которого сменил отец, собирался в Москву. Горев был необычайным человеком. Красивый, светловолосый, у немцев считался бы образцом арийца. А происходил из белорусской крестьянской семьи. И этот человек сделал из себя безупречного джентльмена. Он просвещал нас, как себя вести в обществе, показывал, например, как снимать в лифте шляпу, если входит дама. Все это он проделывал совершенно естественно. На американцев производил впечатление настоящего аристократа. Они его все боготворили».
 
«Культурный, энергичный командир с большой инициативой»
 
После возвращения на Родину Владимир Горев приехал в город своей юности. Приехал не в отпуск, а на службу в штаб округа, помощником начальника автобронетанковых войск. И попал, что называется, с корабля на бал.
Весной 1932 года Комиссия обороны при Совете Народных Комиссаров СССР по докладу Реввоенсовета приняла постановление по формированию механизированных корпусов. Первые два корпуса начали формироваться на базе стрелковых дивизий в Украинском и в Ленинградском военных округах. Так что в управлении бронетанковыми войсками округа было забот хоть отбавляй.
Одно дело стрелковое соединение, и совсем другое — механизированный корпус. Так в 11-й мехкорпус вошли две мехбригады на танках Т-26 и БТ, стрелково-пулеметная бригада, разведывательный, химический, саперный батальоны, батальон связи, зенитно-артиллерийский дивизион, рота регулирования и техническая база.
Опыта формирования таких соединений в Красной армии не было. В 1929 году создали первый опытный механизированный полк, в 1930-м — первую мехбригаду. Такие бригады должны были стать основой корпусов.
В 1933 году принимается новый план развития PKKA на вторую пятилетку. К 1938 году планируется создать 25 механизированных бригад.
Летом 1934 года Горева вызвал к себе начальник автобронетанковых войск округа.
— Ну что, Владимир Ефимович, принимай 31-ю мехбригаду. Надо сделать из нее боевое соединение, лучшее в округе.
Прошло полгода, как Горев вступил во временное командование бригадой. Командир корпуса М. Бакши написал аттестацию: «Тов. Горев вступил во временное командование (31 механизированной) бригадой в июле 1934 г. на основании приказа ком. войсками ЛВО. В самый короткий срок тов. Горев сумел ухватить основное в деле руководства боевой подготовкой и, несмотря на свой небольшой командный опыт, к осенним смотрам подтянул все свои части почти на один уровень.
Тов. Горев — культурный, энергичный, растущий командир с большой инициативой. Быстро ориентируется в обстановке — в поле (судя по играм и осенним окружным маневрам), правильно оценивая все данные обстановки, ярко выражая свою волю в принимаемом решении, умеет четким командным языком отдать приказ. Тактическое использование мехсоединений знает хорошо — работает над этим вопросом. Хорошо организует и проводит занятия с начсоставом.
Инициативен. В походах вынослив. Имеет неплохие навыки в деле организации проверки исполнения. Отношение к подчиненным ровное, сам дисциплинирован. Политически развит хорошо. Много уделяет внимания основным вопросам боевой подготовки — это тактическая подготовка начсостава, состояние материальной части, вождение, огневое дело. Бригада, судя по последним нашим смотрам, стала подтягиваться в строевом отношении и в деле физической подготовки. Материальную часть танка и оружия знает.
Вывод: достоин выдвижения во внеочередном порядке на должность командира мехбригады».
В соответствии с выводом комкора Владимир Горев уже в начале 1935 года стал командиром и военным комиссаром 31-й отдельной механизированной бригады.
Через несколько месяцев ему присвоят звание «комбриг». А в феврале 1936 года Владимир Ефимович будет удостоен ордена Красной Звезды, как написано в наградном листе, «за выдающиеся успехи в боевой, политической и технической подготовке соединений, частей и подразделений Рабоче-Крестьянской Красной Армии».
Это, собственно, и есть высокая оценка деятельности Горева на посту командира соединения.
 На этом очередной мирный период жизни и службы комбрига Горева закончился. Его вызвали в Разведуправление Красной армии. Начальник управления комкор Семен Урицкий в аттестации на Горева написал: «Отличный командир, хорошо проявляет себя и на строевой, и на разведывательной нелегальной работе».
Владимиру Ефимовичу предложили поехать в воюющую Испанию военным атташе Советского Союза. В сентябре 1936 года он был уже в Мадриде.
 
«Испанцы его глубоко уважали»
 
Илья Эренбург в своей книге  «Люди, годы, жизнь» написал замечательные слова: «Испания — это двадцать миллионов Дон Кихотов в лохмотьях…Когда большие, передовые, хорошо организованные народы один за другим начали готовиться к капитуляции перед фашизмом, испанский народ принял неравный бой: Дон Кихот остался верен и себе, и человеческому достоинству».
Военному атташе Владимиру Гореву присвоили псевдоним «Санчо». Не знаю, почему, может из любви к роману Сервантеса, а может еще почему-то. И хотя Владимир Ефимович совсем не похож на литературного героя, было в нем какое-то внутреннее обаяние, которое сближало его с испанцами.
«Большой, плечистый, — вспоминала о нем переводчица Е. Константиновcкая, — вечно с трубкой в зубах, всегда оживленный, остроумный, очень вежливый, он был душой ежевечерних собраний, происходивших в помещении, где находился штаб. Там всегда было много народу, приезжали советники с фронтов, танкисты, летчики…
Все, кто встречался с В.Е. Горевым, сохранили яркие воспоминания об этом выдающемся человеке. Испанцы его глубоко уважали».
Однако уважение это не пришло само по себе. У Владимира Ефимовича уже был опыт работы с иностранными военачальниками в Китае. Свои сложности возникли у наших советников и в отношениях с испанскими генералами и офицерами. Большинство из них, особенно на первых порах, были не в восторге, что им прислали коммунистов. Горев и его коллеги прекрасно понимали это. По-другому и быть не могло: у кадровых офицеров испанской армии воспитывали совсем иные взгляды на жизнь и службу. И они оказались весьма далеки от советских. Именно поэтому Владимир Ефимович не уставал повторять «Советники должны вести себя: сдержанно, с достоинством и честью, на деле доказывая свой высокий профессионализм. Смело и грамотно действовать в боевой обстановке».
На защиту республики
 
Но право же, очень сложно было вести себя сдержанно и с достоинством, когда от «подсоветных» испанских командиров на версту несло чванством, высокомерием, бюрократизмом, пренебрежительным отношениям к солдатам. Порою доходило до полнейшего абсурда. И это на фронте, во время боевых действий.  Таких примеров достаточно.
Советский военный советник наблюдает, как артиллерийская батарея «утюжит» пустое место  на позициях противника. А рядом выдвигается колонна мятежников. Советник пытается уговорить комбата перенести огонь  по противнику. Но тот упорно отказывается, ссылаясь на приказ старшего начальника.
Франкистский бомбардировщик сбрасывает бомбы на позиции республиканцев
 
Или двухчасовой обед в разгар боевых действий. Помните старую армейскую шутку: война войной, а обед по распорядку. Гореву казалось, что эта шутка родилась именно там, в Испании. Несмотря ни на какие уговоры советников, испанские командиры не прерывали обеденных часов.
А уж о внутрипартийных распрях и говорить не приходилось. Советские в разборки не вмешивались, но уж очень они мешали боевой работе. Обычное дело, когда анархисты не выполняли приказы командиров-социалистов, отказывались помочь боеприпасами, продуктами питания.
Разумеется, испанские генералы и офицеры то и дело устраивали проверки советникам. Как, к примеру, комбриг Энрике Листер, сам выпускник советской военной академии им. М.В. Фрунзе, устроил проверку только что прибывшему советнику «полковнику Малино». Так звали в Испании Родиона Малиновского, будущего Маршала Советского Союза.
Он вывел Малиновского на позиции, которые простреливались противником, и под пулями разъяснял обстановку. Родион Яковлевич, опытный военный, сразу понял суть бравады Листера, но возражать не стал.
Вот как описывает 108-ю бригаду республиканской армии доброволец-латыш Рудольф Лацис, в которой ему пришлось служить в звании лейтенанта.
«Около десяти часов встает командир бригады и приглашает к себе парикмахера. Когда мы садимся завтракать, уже двенадцатый час.
В два часа дня в батальонах приступают к послеобеденным занятиям, в штабе становится тише. Но вскоре подают обед — обильный, из четырех-пяти блюд, потом кофе и по рюмке коньяку. Обед похож на небольшой банкет. Он тянется три-четыре часа. После шести занятия в батальонах кончаются. Кругом царит удивительное спокойствие, даже скука.  Я не понимаю, что это – просто беспечность, халатность или нечто похуже.
Пытаюсь выяснить, какой в батальоне план занятий. Оказывается, что никакие тактические учения — отделения, взвод в наступлении, обороне, разведке — не проводятся».
И вот такое, весьма разнородное, разнопартийное, далекое от понимания дисциплины, профессионально слабо подготовленное войско следовало организовать, обучить и противопоставить мятежникам.
Но было ведь и похуже этого. Мне рассказывал генерал Николай Патрахальцев, когда он приехал в Испанию молодым капитаном, его направили советником в недавно сформированный отряд, который располагался в деревне на берегу реки Тахо.
Командиром отряда был крестьянин по имени Мохин. Он плохо представлял свои обязанности, не знал с чего начинать и как руководить людьми, и несказанно обрадовался «советико» Николаю. И таких отрядов в Испании было немало. Так что можно с полной ответственностью сказать: роль советских военных советников в Испании под руководством Яна Берзина и Владимира Горева огромна.
Полковник П. Липин, доброволец-танкист, который в Ленинградском округе служил под руководством Горева, так вспоминал о его деятельности в Испании.
«Первым, кого я увидел, был комбриг В.Е. Горев. Всего полгода назад я служил под его командованием на родине. Радостно встретиться с Горевым здесь, в Мадриде… Немногочисленные сотрудники нашего военного атташе целые дни проводили на фронте, завтракали и обедали, где придется, а вот на ужин по неписаному закону все съезжались к гостеприимному обаятельному Гореву…
Наши доклады о положении на фронте выслушивал комбриг В.Е. Горев, иногда присутствовал главный военный советник Я.К. Берзин. Часто на доклады приезжали советские танкисты-добровольцы. Они доставляли сведения о действиях противника, о новых частях, появившихся на том или другом участке фронта, привозили захваченные у врага документы, карты, данные о передвижениях войск в тылу, материалы допроса пленных. Каждого докладчика можно было прервать, поправить или добавить к докладу существенную деталь. Непосвященным такие совещания показались бы неорганизованными, бессистемными, но на самом деле все шло по установленному раз и навсегда порядку, и у комбрига Горева после таких совещаний вырисовывалась полная и четкая картина обстановки на фронте».
Одна из самых героических страниц испанской войны — оборона Мадрида. Франко предпринял тщетные попытки захватить столицу Испании. Город штурмовали самые отборные войска фашистов.
«В ноябрьские дни, — напишет Илья Эренбург, — Горев сыграл огромную роль, помог испанцам остановить фашистов в предместьях Мадрида».
Генерал-полковник Хаджи Мамсуров,  участвовавший в обороне города, так говорил о роли Владимира Горева.
«Зона обороны создавалась и существовала как самостоятельный фронт с прямым подчинением Министру обороны и Президенту республики. Возглавил этот фронт так называемый Совет обороны Мадрида, во главе которого формально числился командующий и председатель совета обороны генерал Мияха. Главным советником у него был комбриг Владимир Ефимович Горев — очень толковый, грамотный смелый командир, владеющий английским и испанским языками. До приезда в Испанию он командовал одной из лучших  в Красной армии танковых бригад, потом находился на посту военного атташе».
Военный атташе СССР в Испании Владимир Горев
 
Горев со своими помощниками реально и разрабатывал план обороны Мадрида. Фашистам так и не удалось взять столицу. Франко пришлось признать, что, несмотря на огромные потери, «красные» все же смогли отстоять столицу.
«Владимиру Ефимовичу завидовали, — скажет тот же Мамсуров. — Да еще как! Героическая оборона Мадрида прославила Горева».
Мятежники достаточно быстро оправились после поражения под Мадридом. Весной 1937 года Франко стянул свои войска на севере. Горева назначили советником президента и направили на Северный фронт.
Вот как дальнейшие события описывает Илья Эренбург: «Когда Франко начал операции на севере, Горев отправился с переводчицей Эммой в Басконию. Франко сосредоточил на севере крупные силы; немецкая авиация наносила массированные удары. Республиканцы четыре месяца защищались, отрезанные от основных сил, взятые в кольцо. Настала развязка. В Хихоне, который должен был со дня на день пасть, было двадцать шесть советских военных во главе с Горевым, среди них раненые, больные и Эмма.
В эскадрилье, созданной Мальро, в первые месяцы войны сражался веселый француз, прекрасный летчик Абель Гидес. Летом 1937 года он вернулся в Париж. Узнав, что советские товарищи не могут выбраться из окружения, Гидес раздобыл крохотный туристический самолет и полетел в Хихон. Горев хотел улететь последним. Гидес совершил три рейса, среди других спас Эмму, а когда он полетел в четвертый раз, его обстреляли фашистские истребители. Милый смелый Гидес погиб. А он только перед этим женился…
Горев и несколько оставшихся с ним товарищей ушли с партизанами в горы. Их вывез советский самолет. Все это было чудом. Мы радовались — спасся Горев! А полгода спустя героя Мадрида оклеветали, и тут уже не могло быть никаких чудес. Горев погиб в Москве».
Все было именно так. В октябре 1937 года он возвратился со своей очередной войны на Родину. За боевые заслуги в Испании его удостоили самой высокой награды — ордена Ленина. Постановление ЦИК СССР  состоялось в январе 1937 года. 
2 ноября Владимир Горев был награжден вторым орденом Красного Знамени, а через два с небольшим месяца арестован.
«Ему не было и сорока лет, —напишет Илья Эренбург, —  но он обладал большим военным опытом. Умный, сдержанный и вместе с тем чрезвычайно страстный, осмелюсь сказать —поэтичный, он покорял всех, мало сказать, что ему верили, — верили в его звезду».
Но были и те, кому звезда комдива Горева светила слишком ярко. 20 июня 1938 года его звезда погасла.